Южный Урал № 13—14 - Станислав Мелешин

Из ее рассказа Марья Тарасовна узнала, что Семочкина работает на дальней станции грузчицей, приехала туда недавно с двумя детьми, мужа нету (Марья Тарасовна покачала головой), там на станции внезапно заболела и ее прямо с работы привезли сюда. Дети остались одни, без присмотра.

— Ну, и ничего страшного, — сказала Марья Тарасовна. — В воскресенье кто-нибудь к тебе приедет, поручишь приглядеть за ними. Не пропадут твои дети. Не в Америке.

Но Семочкина уныло покачала головой:

— Кто ко мне придет! Я еще и двух недель там не работаю, только-только на Урал приехала, не сдружилась еще ни с кем. А у квартирной хозяйки и своих забот хватает. Да к тому же расходы на дорогу.

Анна Андреевна, прислушиваясь к их разговору, сказала:

— Надо позвонить на ее место работы, или телеграмму послать.

— Правильно, Нюся, отобьем телеграмму секретарю парторганизации, — подхватила Марья Тарасовна. — Сестру попросим, она пошлет.

— Придумали тоже, — заворчала, проснувшись, бабушка Сильченкова. — Телеграмму еще посылать. Получат там бюрократы — и в стол ее!

— Да что вы, бабушка! — рассердилась обычно спокойная Анна Андреевна. — Почему обязательно бюрократы? Вечно, вы…

— Или телеграмма не дойдет, — упрямо продолжала бабушка. — Потеряет почтальон — вот денежки и пропали.

Но ее уже никто не слушал. Коллективно написали телеграмму, а самая молоденькая из нянечек, припрыгивая, понесла ее на телеграф.

После обеда все нашли себе занятия. Мотя принялась вязать кружева. Анна Андреевна собиралась в библиотеку и поэтому усиленно занялась туалетом. Она считала, что женщина, где бы она ни была, всегда обязана быть чистенькой и аккуратной. И Анна Андреевна тщательно следила за своей внешностью. Она сооружала изящные прически, делала маникюр. Даже синий больничный халат, в котором все выглядели неуклюжими, на ней сидел как-то особенно ладно и ловко. Из-за отворотов выглядывал белоснежный воротничок нижней рубашки. Тапочки она подобрала по ноге, и они у нее не шлепали, как у других.

— Ты бы попудрилась, что ли, — подмигнув, сказала Марья Тарасовна, внимательно следившая за ее приготовлениями.

— Неудобно, — с сожалением ответила Анна Андреевна, выбирая изо рта шпильки и закалывая косу. — Больница все-таки… Надо во всем меру знать. Вот выпишусь, тогда…

И она, еще раз глянув в зеркальце, выплыла из палаты, вполне довольная собой.

— Газетку там попроси! — крикнула вдогонку Марья Тарасовна.

Две бабушки принялись за свое обычное занятие — стали ссориться, а Марья Тарасовна с неодобрительным выражением на лице слушала их препирательства, выжидая удобного момента, чтобы вмешаться.

Старушки были не похожи друг на друга ни внешностью, ни характером. Бабушка Сильченкова — коротенькая, толстенькая, благообразная. Она любит покушать и посплетничать о своих невестках, пожаловаться на соседок по квартире. Бабушка Мосина — высокая, костлявая, с красным носом и огромными клешневатыми руками, загрубевшими от щелока и холодной воды. В больницу она попала впервые, ей здесь нравится все: и внимательный уход, и хорошая, вкусная пища. Она старается поскорее поправиться и свято выполняет все указания врачей и сестер.

Ссора начиналась обычно с того, что бабушка Сильченкова, поев, крестила рот и приговаривала:

— Вот и бог напитал, никто не видал.

— Как же, — ухмыляясь, говорила бабушка Мосина. — Напитает бог, держи карман шире. Повар сготовил, а нянечка принесла. Без бога обошлись.

Бабушка Сильченкова делала вид, что не слышит кощунственных слов, и продолжала:

— Что-то мне сегодня, вроде как хуже стало. Теснение в груди какое-то. И не продыхну.

— Это ты переела, — разоблачала ее соседка. — Будет теснение, когда одной сметаны цельную банку да крутых яиц штуки три зараз. Утро только занялось, а ты уже вон что опростала.

— …хоть бы господь взял меня к себе, что ли, — заканчивала бабушка Сильченкова.

А другая немедленно подавала реплику:

— Возьмет тебя господь, дожидайся. Зароют в землю и сопреешь там.

Тут вмешивалась Марья Тарасовна, и спор прекращался.

Но на этот раз бабушка Сильченкова была, что называется, «в настроении». Прекратив дискуссию с соседкой, она быстро нашла другую тему для разговора.

— Бедные детки! — заныла она, глядя в сторону седьмой койки. — Остались сиротами, без отца, без матери. Может, сидят голодные, холодные, птенчики божьи…

В ответ послышались приглушенные рыдания.

Марья Тарасовна не выдержала:

— Вы, бабушка, — каждой дыре — гвоздь, — сердито сказала она. — Ну, чего вы причитаете: «сиротки, несчастные»? Не бойтесь, не помрут с голода. Вот характер у вас плохой, потому и не поправляетесь.

— Молода еще меня учить, — сварливо отвечала бабушка, хотя Марье Тарасовне было давно за пятьдесят. — Знаю я, как это заботятся о чужих детях. У всех своих забот полно… Послали телеграмму, — не могла она успокоиться, — брошенные деньги. Так вам и побежали чужих детей искать. Больно нужно им…

…Была суббота — день особенно оживленный. В воскресенье обычно приходили посетители — родные, друзья, знакомые. А в субботу готовились к приему, купали и переодевали больных, меняли постельное белье. Пришли веселые полотеры с ведрами и щетками. Руки и босые ноги у них была оранжевые от краски. Нянечки и уборщицы бегали, как угорелые, со швабрами и тряпками.

Сегодня сестра-хозяйка обновляла покупку: недавно приобретенный пылесос. Она собственноручно чистила дорожки в коридоре. Пылесос ползал по дорожкам, как огромный, коричневый жук, и непрерывно гудел, что крайне возмущало Анну Андреевну.

— Теперь покоя не жди с этим… телескопом, — брюзжала она. — Каждый день будет тут над ухом жужжать — не уснешь!

Воскресное утро обрадовало больных ярким солнцем, безоблачным небом, свежей зеленью за окном после ночного дождя. По такой погоде гости должны придти ко всем обязательно. Настроение было приподнятое, праздничное.

Раньше всех гости пришли к Марье Тарасовне. Племянница принесла полную кошелку всякой всячины и привет от мужа, который дежурил и придти не мог. Марья Тарасовна, обстоятельно расспросив обо всем, надела очки и писала домой серьезное письмо, которое кончалось словами: «А ты, Леша, будь самостоятельным и от гулянок воздержись». Супруг Марьи Тарасовны иногда любил выпить, и она держала его под неослабным контролем.

К Анне Андреевне пришел муж, принес фрукты, конфеты, духи и букет ландышей. Он сидел рядом с женой и оживленно рассказывал ей, что делается в проектном бюро, где она работала, как ее ждут, и что ее портрет пока еще висит на Доске почета. Анна Андреевна слушала его с блестящими глазами, ахала и сыпала вопросами.

К Вале пришел старший брат — слесарь вагоноремонтного завода, очень молодой и очень гордый, в отлично сшитом костюме и с орденом «Знак почета» в петлице.

Бабушку Сильченкову навестили две дочери, краснощекие, плотные, коренастые. Мать их за что-то вполголоса бранила, а они слушали и виновато молчали.

Нянечка принесла бабушке Мосиной «передачу» — огромный сверток и письмо. Подруги по работе писали ей, что соскучились и посылают «гостинцев для доброго здоровья». Валя читала письмо, а бабушка сидела, подперев щеку рукой, и вдруг неожиданно заплакала, хлюпая красным носом.

— Они там работают сейчас, — басовито гудела бабушка, — к Маю готовятся, а я вот тут лежу. — Слезы капали на пачку печенья «Привет», и она вытирала их уголком одеяла. Бабушка Мосина любила свою работу, свое дело, свой коллектив, и как ей ни нравилось в больнице, она сильно скучала «по дому».

— Семочкина! — крикнула сестра из соседнего отделения.

— У вас Семочкина лежит? К ней пришли.

— Это, наверное, не ко мне, — забеспокоилась Семочкина. — Может, другая какая Семочкина? Ко мне некому придти…

Но именно к ней торопливо шел, пробираясь между кроватями, низенький сухой старичок. Он издали приветливо кивал ей и делал рукой знаки, чтобы она не вставала.

— Лежи, лежи, Клаша, — приговаривал он. — Ну, как здоровье? Что доктора говорят? Когда выпишут?

Он присел на круглый табурет, услужливо пододвинутый кем-то. Клавдия глядела на него во все глаза. Она только теперь узнала старика. Это был председатель месткома «дедушка Потапов», как его называли на станции. Он вечно куда-то торопился, с кем-то спорил, кого-то уговаривал, всюду был нужен и всюду умудрялся поспевать во-время.

И Клавдия со стыдом подумала, что сегодня дедушка Потапов, вместо того, чтобы отдохнуть от своей трудной и хлопотливой работы, пожертвовал выходным днем и приехал в больницу за несколько десятков километров. А тот, не подозревая о ее мыслях, весело рассказывал всякие новости, развертывал свертки и пакеты.